Представить к награде. Посмертно.
Все факты, не касающиеся непосредственно главного героя, исторически достоверны.
Сплюнув к своим ногам, он посмотрел на небо. Как всегда в это раннее время оно было спокойно. И вообще всё казалось спокойным и безмятежным, ничего не говорило о том, что на самом деле происходит. Лишь издали ветер доносил грохот канонады. Сколько они уже обстреливают наши позиции? Час? Два? Не позавидуешь пехоте. Но бывало и хуже - стоит вспомнить Сомму год назад.
Тогда было весело. Поднимались в воздух на рассвете и садились на закате - и ни разу не было такого, чтобы все вернулись без побед. Даже на его счету, хотя он никогда не считался удачником, всегда что-то да выходило не так, было уже двенадцать сбитых противников. Не так много по сравнению с другими, но всё же есть чем гордиться.
Хотя есть ли смысл вообще гордиться? Что хорошего в том, что он убивает? Пусть даже врага - но в чём смысл этой войны? Она слишком затянулась. И будет ли победа - неизвестно. Слишком многие погибли уже, выполняя свой долг. Может быть когда-нибудь придётся погибнуть и ему - а может закончится война и он вернётся туда, где был его дом. Которого уже нет.
Нет! Эти мысли недостойны солдата! Служение императору, защита своей Родины - вот что главное, а не сомнение в том, достойны ли они этого! Прочь, сомнения! Победа обязательно будет - не в этом, так в следующем году. Тем более что один враг уже агонизирует, не зря на той неделе командир говорил, что на него нужно лишь слегка надавить - и он согнётся и рухнет. А с оставшимися справиться будет много легче.
Командир. Он всегда хорошо разбирался в таких вещах, он закончил университет и мог бы стать политиком, если бы не началась война - и вместо того, чтобы отсиживаться в тылу, он принял единственное возможное правильное решение - идти на фронт.
Он ещё раз посмотрел на небо. Ни одного облачка, хотя к вечеру обещали грозу. Ничего, они вернутся ещё до её начала. Как всегда с победой. А враг понесёт очередные потери. Наши лётчики лучшие в мире!
-Скоро вылет, - подошёл нему его товарищ.
-Я вот думаю - скоро ли кончится эта война?
-Мне мать письмо прислала. Говорит, уже сколько дней, как на одной брюкве вместо хлеба живут, абсолютно ничего не осталось.Даже соли и той почти нет. Хорошо хоть хозяйство своё, есть возможность прожить, но осень только начинается, урожай собирать - а что? Все на фронте, справляются, как могут. Ещё пишет, что брат на заводе едва без пальцев не остался - что-то там упало и прямо на него, он едва руку отдёрнуть успел.
Он говорил о проблемах весело, даже задорно - как всегда. Он всегда был оптимистом, которому самые страшные проблемы нипочём. И у него есть семья. То, чео у него самого нет с самого начала войны.
-Ненавижу брюкву.
-А мне она нравится. Хотя, если есть только её, то и она опротивеет. Ну всё, хватит стоять, через десять минут вылет, - и он убежал в сторону самолётов.
Глянув в очередной раз на небо (и откуда эта неясная тревога, будто должно случиться что-то страшное), лейтенант Вольфганг Краузенхаар поспешил к лётному полю, где стояли их верные птицы. Конечно, они не "Воздушный цирк" (о, как мечтают многие лётчики попасть в его ряды!) и среди них нет выкрашенного в ярко-красный цвет, но их "Фоккеры" продолжают верно служить своим пилотам. Точно такие же, как у всех остальных.
Вчера привезли новые двигатели, обещали, что после переустановки перестанут то и дело глохнуть. Правда, эта проблема почему-то коснулась одного Вольфганга, но раз уж решили обновить всех - он только рад за товарищей.
Легко запрыгнув на своё место и натянув шлем, он встретился глазами с новичком, садившимся в "Фоккер" рядом. Он боится. Часто бывает, что что не возвращаются из своего первого вылета. А он ещё так молод - ему только восемнадцать, только-только призван.
Ободряюще улыбнувшись парню, Вольфганг показал большой палец механику - давай, дескать, заводи, вылетать пора, опять последним взлечу. Тот крутанул пропеллер и тут же отскочил. Двигатель, естественно, даже и не подумал заводиться.
-Опять? - в голосе лётчика слышалось раздражение.
-Я не хочу опять остаться без пальцев, - механик демонстративно показал левую руку, на которой от мизинца, среднего и безымянного остались лишь фаланги.
-Это не повод, чтобы над нами все посмеивались. Может тебе тогда в пехоту перевестись? - Вольфганг прекрасно знал, что именно из пехоты после кошмара прошлого года пришёл этот тип, которому по ночам то и дело снятся кошмары о Вердене.
-Сам иди в свою пехоту, - огрызнулся мужчина, совершенно наплевав на звания и устав - конечно, в пехоте он был только рядовым, пусть и склонным к технике и даже закончившим в своё время что-то по этому профилю - Вольфганга никогда не интересовало подобное.
Двигатель всё-таки завёлся с третьей попытки и "птичка", сверкнув чёрными крестами на серых крыльях и фюзеляже, поднялась в воздух. Как всегда одной из последних, даже новичок и тот взлетел раньше. Ну ничего, вот поставят ему завтра новый двигатель, всё будет намного проще.
Самолёты направлялись на юг, за линию фронта, что продолжал окутывать дым канонады. Уже часа три обстреливают. И так вся земля уже изрыта воронками от снарядов, а (кто это здесь у нас? Лягушатники вроде) всё продолжают посылать в сторону окопов врага снаряд за снарядом.
Самолётов противника что-то не было видно. И куда они все попрятались? Или решили вдруг взять выходной? Лицо Вольфганга исказила усмешка - досадно, а он так хотел увеличить свой счёт до чёртовой дюжины! Ну ладно, не повезёт сегодня - повезёт в другой раз. Этими словами он тешил себя весь последний месяц.
линия фронта осталась далеко позади. Лягушатники, конечно, заметили группу вражеских самолётов, послали ей навстречу очереди - но куда там! Германский пилоты не столь глупы, чтобы погибнуть так нелепо, они знают, на какой высоте следует лететь. Особенно если командир опытен и на его счету уже сорок побед.
Внизу показалось какое-то поле, сплошь заросшее сорняком выше человеческого роста, в стороне виднелась деревня, в которой, что порой даже удивляло, продолжали оставаться местные жители. Так близко к фронту - и они не боятся, продолжают держаться за свои жилища, за своё имущество. Точно так же, как держался в далёкой Восточной Пруссии отец Вольфганга - и погиб, когда в четырнадцатом в наступление пошли русские. Конечно, он сам виноват - нечего было стрелять в солдата из-за угла и Вольфганг не чувствовал ненависти к восточному врагу, как никогда не любил своего отца, но всё же он был единственным родным человеком во всём этом мире - мать умерла много лет назад, сестра сбежала ещё задолго до войны с каким-то типом, польстившись на его слова о золотых горах в Америке и что с ней стало - никому не известно.
Воспоминания лётчика (за управлением следить не надо, за три года оно доведено до автоматизма) прервал вдруг зачихавший двигатель. Ну вот, снова-здорова! Опять садись и давай ему передохнуть - всё как обычно! И пока он будет прохлаждаться внизу, надеясь, что его не обнаружат, его товарищам достанется всё веселье! Не везёт - как всегда.
"Фоккер" пошёл на посадку. Никто не обратил на это внимания - все привыкли, только новичок повернул голову, наблюдая столь странный манёвр, но тут же вернулся к управлению своим аппаратом. Ничего, вот поменяют завтра двигатель и перестанет он быть посмешищем для других!
Самолёт, оставив в сорняках широкую брешь, мягко приземлился на поле. Вольфганг заглушил бунтующий двигатель и вылез из самолёта. Вокруг было тихо, даже слишком тихо, сюда не доносилась канонада с линии фронта, но не было слышно и птиц - неужели и они поспешили убраться как можно дальше от войны? Нет, по ту сторону фронта они есть, их много. Может местные с голодухи их слопали? Фыркнул и тут же рука дёрнулась к кобуре - справа раздался подозрительный шорох. Сперва стреляй, вопросы потом - этому учили, иначе погибнешь сам.
Но Вольфганг не выстрелил, отчего - не знал сам, он даже не стал доставать пистолет, лишь стоял и смотрел на появившуюся перед ним девушку. Обыкновенная французская крестьянка, черты лица неправильны, на ногах английские армейские сапоги, похоже, выклянченные у кого-то из солдат - а может снятые с трупа. На вид неопасна, но её глаза... Два провала в Ничто, не чёрные глаза, зрачки коих сливаются с радужной оболочкой - у этих глаз не было ни того, ни другого, не было даже белков - просто чернота между век.
Не спятил ли я? Такова была первая мысль прижавшегося к твёрдому и такому надёжному фюзеляжу лётчика. Такого быть не может! Если бы она была слепа, то глаза были бы иными - а она совсем не слепа. Она видит, она смотрит прямо на него - и её взгляд проникает в самые недра души! Паника? Нет, но страх - да. Кто она, что за порождение дьявольских сил - или это результат каких-нибудь экспериментов врага? Нет, что за чушь!
Странно... Не смотря на ужас, разум был ясным, Вольфганг осознавал всю странность своего положения, он понимал, что надо бежать - но ноги приросли к земле, его словно пригвоздило к месту эти жуткие провалы в Никуда.
-К-кто ты? - наконец смог он выпалить и только после того, как сказал, понял, что произнёс эти слова по-немецки, но отчего-то не было сомнений, что она понимает не только этот язык - все языки этого мира.
-Ты умрёшь, - словно в подтверждение его мыслей проговорила она на чистейшем немецком, на диалекте его родной Восточной Пруссии. - Ты можешь бежать, можешь прятаться - но ты не выживешь. Вы уже проиграли, - и она рассмеялась.
Да у неё же голос как из преисподней! Господи, да что же это такое! Лейтенант никогда особо не был слишком религиозен, скорее он был воспитан по канонам атеизма, но сейчас, в этот самый момент он вдруг осознал, что Бог на самом деле есть - и эта девушка вовсе не из его окружения. Она пришла за его душой! Она хочет убить его! Нет!
Тело вновь стало повиноваться вопящему, что надо уносить ноги, разуму. Двигатель завёлся с первой попытки, лётчик прыгнул на место - и краем глаза успел заметить, как изменилось лицо девушки - и едва не отпустил штурвал уже начавшего разбег самолёта.
Это была уже не девушка. Это создание вообще невозможно было теперь назвать человеком! Кожа покрылась язвами, сочащимися гноем, изо рта, вперемешку с соплями, текла кровь, она же вытекала из носа и из ушей - и продолжали жить только глаза, коими она проводила стремительно улетавший "Фоккер". Окровавленные губы прошептали ему вслед, и любой, кто услышал бы эти слова, понял бы их без перевода:
-Ты умрёшь, - и рука, с которой клочьями слезала плоть, ткнула пальцем в сторону самолёта.
Вольфганг не видел и не слышал этого, но нутром понимал, что это чудовище (язык не поворачивался назвать его женщиной) так просто его не отпустит. Надо добраться до своих, как можно скорее, только в этом его спасение! И не попасть в плен, только не это!
Вот и линия фронта. Ещё немного, совсем чуть-чуть - и спасение придёт, он не отдаст свою жизнь по приказу этого монстра, он будет жить! Завтра ему поставят новый двигатель - и он перестанет то и дело отбиваться от своих. Он доживёт до конца войны и он ещё увидит победу!
Внезапно мотор чихнул пару раз и заглох. Нет! Такова была первая и последняя мысль, прежде чем самолёт спикировал вниз, Вольфгангу потребовалось всё его умение, чтобы не разбить машину и не разбиться самому. Земля толкнулась резко, послышался жалобный треск ломающегося дерева, что-то пребольно двинуло в бок, глаза с удивлением смотрели на багровое пятно перед собой. Он сплюнул кровью? Значит он ранен. Именно так - спокойно, без эмоций, будто наблюдал со стороны. Он ранен - но он не умрёт, нет, не сегодня, не сейчас! Надо выбираться из-под обломков, надо добраться до своих, это возможно, это уже бывало, и не раз, когда лётчики были сбиты над линией фронта. Он не попадёт в плен, он выберется из этой ситуации, он выживет!
Тело с трудом (бок уже раздирало болью, ноги отказывались слушаться и разум упорно твердил - ты сломал рёбра, ты отбил ноги, ты вместе с выдохом выплёвываешь кровь!) выбралось из того, что осталось от самолёта, глаза лихорадочно смотрели вокруг. Конечно, все заметили, как его самолёт рухнул вниз, но это нейтральная зона, сюда до наступления темноты не придёт никто. Пока он в безопасности. Относительной. Потомучто есть Она. Но двигаться днём, по простреливаемой местности - это безумие!
В поле зрения попала воронка от снаряда, глубокая, на дне скопилась вода, превратившая лотарингскую землю в грязь. Но это лучшее укрытие. На пока. А что после... Он подождёт до темноты, он выберется, он доползёт до своих - и его отправят в госпиталь, он станет почти героем, сумевшим выжить, не уступит самому страшному врагу - смерти.
Лётчик лежал в воронке, отбитые и уже немеющие ноги по щиколотку увязали в грязи, сквозь дырку в подошве просачивалась вода, бок уже не просто рвало - в нём полыхал огонь, воздух с хрипеньем врывался и вырывался из пробитых сломанным ребром лёгких и с каждым выдохом жизнь уходила из тела. Глаза смотрели на небо. То, к которому он стремился с раннего детства - и которое его в итоге погубило...
Стоп! Он что, смирился? Нет, никогда! Никогда! Слышишь, смерть, так просто я тебе не дамся! Я выживу, я дождусь, пока сядет солнце - и поползу к своим! Я окажусь сильнее тебя, я не собираюсь так глупо кончить! Не собираюсь!
Из глаз потекли злые слёзы. Разум разрывался на две части - одна упорствовала, твердила, что он сильнее, что всё это - лишь кошмар наяву, что надо лишь набраться терпения и ни в коем случае не тянуться к кобуре, иначе Она победит, а вторая... Вторая часть разума говорила - всё кончено. И её спокойствие и обречённость казались более правдивыми, чем желание жить.
По краю воронки скатилось несколько камушков. Глаза скользнули по ним, поднялись выше. Сапоги, юбка, блуза, руки, висящие плетьми - и её лицо, её глаза. Она и здесь его достала! Сейчас она была не то, что не мила - в ней не было даже той уродливости, кою он успел мельком заметить. Перед Вольфгангом был разлагающийся труп, в котором (о, ужас!) он вдруг признал черты своей сестры.
Нет, это сдавшаяся часть сознания его обманывает, этого не может быть, сестра не могла так поступить, если она и мертва, она бы никогда не стала приходить за братом! Но губы непроизвольно произнесли:
-Грета? - и пришло осознание, что обратной дороги уже нет.
-Твоя сестра мертва. Твоя мать мертва. Твой отец мёртв. Пришла твоя очередь, - голос, не имеющий ничего общего с человеческим - так могла бы говорить машина, обладай она разумом и речью, даже фонограф обладает более живым звучанием!
-Нет, - в глазах пылал страх, губы были почти не в состоянии говорить - и сердце колотилось у самого горла.
-Нет смысла сопротивляться. Идём, - она протянула руку, с которой капала из разложившийся плоти жидкость, оказавшуюся вдруг невероятно длинной.
Нет! Не прикасайся к ней! Взвыл разум, но было уже поздно. Пальцы Вольфганга сдавили ладонь, ощущая не разложение, нет - тёплую кожу и крепкие кости. Глаза не обманывают, она не отвратительный труп, она...
Тело (куда-то ушла боль, ноги покорно слушались малейшего желания сознания) выбралось с помощью женщины из воронки. Самолёт стоял на прежнем месте, но не груда обломков - будто и не падал с высоты, будто плавно приземлился на этом месте.
-Лети, - таков был приказ и на крылатую машину указывала рука женщины, уже не казавшейся разлагающимся чудовищем.
Вольфганг забрался в кабину. Обладательница глаз-провалов (даже они перестали казаться жуткими), словно опытный механик завела двигатель - и самолёт взлетел. Но направлялся он не к своим на север и даже не на юг - он летел туда, куда его вела твёрдая рука лётчика. Вверх. К солнцу. К свету. Война уже не казалась столь нужной, она была далека и глупа. Как и Родина. Как и желание императора. Как и все те, кто оставался внизу, не жить - существовать, ибо перед глазами уже стояли видения того, что случится вскоре - страдания, войны и кровь - это будет переполнять все ближайшие сто лет. И дальше, много дальше.
-Майн херр, отчёт, - адьютант протянул переданный командиром эскадрильи документ.
"Вылет произведён по программе. Три сбитых вражеских истребителя. Потеря одна - лейтенант Вольфганг Краузенхаар. Отстал от группы. Ни его самолёта, ни тела обнаружить не удалось," - запечатлелось в мозгу генерала.
-Лейтенант Вольфганг Краузенхаар - родственники есть?
-Я уже выяснил. Никого нет.
-Тогда вы знаете, как поступить.
Таких, как лейтенант Краузенхаар много пропало за эту кажущуюся бесконечной войну. Если он в плену - вернётся. Если он погиб - он погиб за императора и Германию. Но отчего-то была уверенность, что второе и погиб он геройски. И генерал твёрдой рукой вывел "Представить к награде. Посмертно".
